Что связывало отца Сергея Довлатова с Мордовией

В Год Театра, изучая различные архивные материалы, я пыталась отыскать сведения о людях, стоявших у истоков создания профессионального театрального искусства в Мордовии. Увы, конкретных имён удалось найти немного. В архивных источниках повторяется обобщённое: «в формировании национального театра помогали актёры и режиссёры из Москвы и Ленинграда».

Но осенью мне в руки совершенно случайно попала книжечка Доната Мечика «Театральные записки: Воспоминания. Письма к сыну Сергею Довлатову», изданная в 2019 году Российским институтом сценических искусств. Признаюсь, прежде всего, меня заинтересовало то, что автор – отец моего любимого писателя. Поэтому сначала, перечитала «Письма к сыну», а потом взялась за воспоминания, где рассказывается о новых театрах 1930-х, преподавателях и студентах ленинградского Театрального института и выдающихся мастерах сцены того времени Николае Черкасове, Юрии Толубееве, Василии Меркурьеве и других. Ироничный авторский стиль изложения был чем-то неуловимо близок Довлатовскому.
Дохожу до главки «Праздничный спектакль» и вдруг…

На театральную свободу, в Саранск!
«В 1937 году я, наконец, вырвался на театральную свободу, приняв художественное руководство Мордовским драматическим театром, — вспоминает Донат Мечик. –…В Саранск, в столицу маленькой автономной республики, я приехал, храня в бумажнике телеграмму директора театра Новицкого. В ней подтверждались отличные условия договора моего вступления в должность художественного руководителя Республиканского драматического театра Мордовской АССР.

…У мордвы два языка: эрзя и мокша. Какой основной – разобраться невозможно, — делится наблюдениями Мечик. – Газеты и книги выходят и на том, и на другом языке. А Республиканский драматический театр играет на русском…. Мордовские актеры любят русскую драматургию».

Приглашенный худрук со свойственным ему творческим азартом наметил поставить с мордовскими актерами «Бесприданницу», «Ромео и Джульетту», комедию «Лгун» Карло Гольдони, («тогда еще не показанную на русской сцене», — замечает Мечик), две малоизвестные драмы Лермонтова «Люди и страсти» и «Странный человек». Кроме того, именно в Саранске он мечтал выпустить на сцену «только что написанную в Германии загадочную пьесу Горького «Фальшивая монета».

Но ему пришлось сразу же приступить к подготовке спектакля, по сенсационной для того времени пьесе «Очная ставка» о…шпионаже, который требовалось показать в честь 20-летия советской власти.

«Не прошло и двух недель, как бесследно исчез опытный директор театра. О нём предложили и не заикаться. Не обсуждать исчезновение. Следом за директором пропали два его заместителя – мордвины. Потом администратор, вместо которого прислали Лисенкова, снятого с руководства комсомольской организацией республики за искривление партийной линии. В театре он, конечно, ничего не понимал, но отзывчиво консультировал по местным вопросам. Пропал и писатель Салдин, подвизавшийся в завлитах, — перечисляет Мечик. – Аресты продолжались. Люди исчезали бесследно. Из газет я знал, что идет охота за врагами народа».

«Не зря вас выписали из Ленинграда»
Сам Мечик тогда просто не подозревал, что переезд в Мордовию фактически спас ему жизнь. Хотя вместо обещанных отличных условий для творчества художественного руководителя, кроме постановки спектакля, региональное начальство убедительным тоном «попросило» взять на себя обязанности директора. Потом, секретарь обкома партии Солтан «рекомендовал» Мечику проверить сотрудников театра на благонадежность, намекнув, мол, среди них есть харбинец. В ответ худрук огорошил его, признавшись:
– Это я родился в Харбине…В паспорте записано.

А непосредственно в день премьеры «всяческие начальники», собравшиеся в театре по случаю торжества, после каждого акта выдавали режиссёру свои «рекомендации». В первом антракте новый нарком ГПУ Красовский распорядился: «…дайте указание актерам, чтоб обращались со шпионами погрубее».

Чтобы спасти постановщика, лучший артист труппы Тягушев, игравший роль арестованного, и молодой одаренный актер Калганов экспромтом, в соответствии с указаниями наркома ГПУ, изменили стиль общения героев. После второго действия Красовский похвалил Мечика: «Вот и я смог убедиться, что вас не зря выписывали из Ленинграда. Оперативно работаете». Но следом к режиссёру подошел «интеллигентного вида высокий мужчина, весьма породистого сложения», представившийся уполномоченным по вопросам прокурорского надзора, потребовал: «Остановите на сцене безобразие! Почему у вас во втором действии стали грубо обращаться с подследственными? …Даже если он шпион, как можно при нашем гуманном строе, да еще в такой день, показывать со сцены произвол в органах Государственного политического управления?!» – возмущался прокурор.

«Болван я, — клял себя Мечик. – Самостоятельности захотел. Театр свой строить вздумал! Оставил Ленинград. От предложения Мейерхольда отказался. Творческой свободы захотел. Мечтал о театральном рае, а попал в пекло!..».

После спектакля по дороге домой Мечик заметил следовавших за ним «двоих в военной форме с зелеными околышами».

Гастроли…в рузаевский лазарет
А рано утром ему сообщили, что он должен отправиться с актёрами на гастроли по республике. Тем же вечером следовало играть премьерный спектакль в Рузаевке. Да только вагон с декорациями по пути где-то застрял. В ответ на приказы разных начальников «срочно начинать!» Мечик пытался объяснить, что без реквизита играть спектакль не получится. А директор клуба, глядя ему в глаза, откровенно сказал: «В зале стахановцы. ВЦИК республики обещал для них спектакль. Народ ждет. Актеры на месте. Надо начинать. Не начнем, ответим головой…». Но на счастье, наконец, прибыл вагон с декорациями. Спектакль актёры отыграли.
А на следующий день… «Проснулся я почему-то в просторном помещении среди 15-20 коек. Подошла женщина в белом халате», — пишет Мечик. Медсестра сообщила, что в железнодорожный госпиталь его привезли в бессознательном состоянии с высокой температурой».

Режиссёр, озабоченный судьбой гастролей, уговорил главврача его отпустить. Прибежав в выделенную ему для ночлега комнату, Мечик с изумлением увидел там приехавшую из Ленинграда жену Нору. Она рассказала, что отца Доната, работавшего комендантом общежития зеркальной фабрики, три недели назад арестовали органы ГПУ. Мечик готов был немедленно кинуться спасать отца, но…

«Часа два-три спустя меня бросило в жар. Поставил градусник. Температура около сорока, — продолжает Мечик. – Немолодой врач чеховского облика из железнодорожную больницы «обрадовал»: «Да у вас же, милый мой, скарлатина!» и поместил на три недели в лазарет.
«В газетах каждый день разоблачали все новых и новых «врагов народа»… Нарком Красовский тоже оказался врагом. И начальник управления искусств, — вспоминает Мечик. — В газетах появились две рецензии на наш спектакль. Одну из них подписали стахановцы-железнодорожники. Хвалили постановку… Я прожил в больничной палате положенный срок карантина…Скарлатина проходила в легкой форме. Она, как я понял позже, дала передышку, которая спасла меня от бед».

Испорченная анкета
По возвращению в Саранск Мечика вызвали во ВЦИК, чтобы «поздравить с присвоением звания заслуженного деятеля искусств нашей республики». «Указ, правда, мы задержали из-за анкеты, которую Вы сейчас заполните, — уточнил партначальник т. Миронов и уточнил. Удивлённый неожиданным поощрением Мечик механически ответил на привычные анкетные вопросы. А в графе об отце честно написал: «Репрессирован органами ГПУ 19 октября 1937 года».
Перечитывая вслух заполненную анкету, Миронов на словах «репрессирован органами ГПУ» остановился.
– Мечик, подойди к столу, – сказал он, почему-то перейдя на «ты», и совсем тихо произнес: – Ты, молодой человек, приехал помочь нашему театру. Честно потрудился…Но, если я передам анкеты в таком виде, тебя через 10 минут не будет. Если я скрою, про анкеты все равно узнается. И тогда не будет ни тебя, ни меня. Теперь запоминай. Ты отказался заполнять анкеты, чтоб не застрять в нашей республике. Жена за тем и приезжала, чтоб уговорить не продлевать договор…Ясно? Забирай анкеты. Запрись в комнате. Сожги на тарелке. Пепел высыпь в уборную. Собери актеров, расскажи, что год доработаешь, но задерживаться не станешь. Понял? Ну, ступай!»

За год в Мордовском театре Мечик успел выпустить четыре премьеры. На драматическом отделении музыкальной школы обучал местных ребят актёрской профессии. Мордгиз выпустил книгу с мечиковским водевилем «Любовь с подозрением», детский журнал опубликовал его «Сказку о зайке и безрукавке — майке» в переводе на эрзянский. Покинув Саранск, Д. Мечик получил назначение на должность художественного руководителя Ленинградского драмтеатра. А в Мордовии его фамилия дивным образом исчезла из всех источников. 3 сентября 1941 года в Уфе у эвакуированных режиссёра Доната Мечика и Норы Довлатовой родился первенец, сын Сергей.

Мила МЕЛЬНИКОВА.